Смерть в Лиссабоне - Страница 127

К оглавлению

127

— Эти башни здесь так не к месту… Они как будто высасывают из города жизненные соки.

Замечание удивило его, и он промолчал.

— Мы, кажется, знакомы? — неуверенно спросила она, неслышными шагами удаляясь от него по парапету.

Потея, он напряженно следил за ее движениями.

— Не думаю.

— А мне все кажется, я вас где-то видела.

— Давайте вернемся в машину, — сказал он. — Я боюсь опоздать.

Она спрыгнула с парапета, на секунду открылись ее кружевные панталоны.

Он выехал с парковки и повел машину между нескончаемыми рядами пышных, как зонтики, сосен. Потом свернул в тень. Она ничего не заметила. Он остановил машину.

— Повернул неверно, — сказал он, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле.

Дав задний ход, он въехал в заросли.

— Что вы делаете? — спросила она.

— Разворачиваюсь, только и всего.

Деревья стали гуще, за ними полянка. С дороги ее не видно. Мотор замолк. В машину заглянуло солнце, но его отражали затемненные стекла. Она взглянула на его руку на рычаге.

— В чем дело?

— Не знаю.

— Я вас видела раньше, — сказала она. — Я вспомнила. Вы зашли в кафе возле школы. И сидели за моей спиной.

— Какое кафе? Какая школа?

— Кафе «Белла Италия» рядом со школой.

— Это был не я. Я не знал, что вы школьница.

— Нет, это точно были вы. Тот же галстук. В зеркале.

— В зеркале? — переспросил он, и по жилам его пробежал разряд тока.

Он видел все ясно и четко, видел каждый малюсенький светлый волосок на ее ноге. Она забилась в угол кресла, съежилась там, подняв к коленям ноги, уже обутые.

— Я видел тебя раньше, — сказал он, и она, сжав кулаки, притиснула их к подбородку. — В пансионе «Нуну», в обеденное время с двумя парнями. Они что, тоже из твоей группы?

Она словно застыла.

Как могло это случиться? Он же этого не хотел! Он боролся со спазмом в горле, глядя на ее отражение в стекле.

— Что вам надо? — спросила она дрожащим голосом.

Еще было время остановиться. Он еще мог прекратить все это, продолжить разговор, вернуться к разговору о тыквах. И ничего бы не было.

Он протянул к ней руку — волосатую, поросшую шерстью чуть ли не до кончиков пальцев. Руки как лапы зверя. Он схватил ее за щиколотку.

Она дернула ногой, но он не отпускал. Она схватила его за галстук. Он с силой сжал ее, она взвизгнула и выпустила галстук. Он вывернул ей руку. Отбиваясь свободной ногой, она ударила его в грудь. Он сильнее вывернул ей руку, заставив перевернуться на живот, и всей тяжестью навалился на нее. Ее лицо оказалось вдавленным в угол между креслом и дверцей машины.

— Не мучайте меня, — сказала она. — Пожалуйста, не мучайте.

Он сопел и рычал. Ее крики долетали до него приглушенными. Он задрал ей юбку и спустил трусы ниже колен, потом содрал их прямо через ее дурацкие туфли. Она слышала, как хрустит ее спина под его тяжестью. Слышала, как он роется в бардачке возле ее головы. Выпростав придавленную руку, она попыталась ударить его, но он опять вжал ее голову в угол.

— Нет, — сказала она, — не надо, пожалуйста. Не мучайте меня. Что угодно, только не мучайте.

38

15.30, среда, 17 июня 199…

«Велла Италия», Авенида-Дуке-де-Авила, Лиссабон.

«Белла Италия» в этот час пустовала, если не считать старушки за ее обычным столиком с видом на улицу и молодого бармена, подавшего Катарине ее последний кофе.

— Вы меня помните? — спросил я старушку. На ней было розовое шелковое платье, замечательное как своей элегантностью, так и ветхостью.

— Вы инспектор, — сказала она, глядя на меня исподлобья.

— Вы можете припомнить машину, черный «мерседес», стоявший возле школьного здания примерно в то же время, когда та девушка получила пощечину на улице перед кафе?

— Похожий на прежние такси, только без зеленой крыши.

— Да, — сказал я. — Мне нравились прежние такси с зеленой крышей.

— Они были одной из примечательностей Лиссабона, — сказала она. — А эти бежевые… Все кажется, что по ошибке села в чью-то машину. Что поделаешь — мы же теперь Европа! Когда в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мы вступили в Евросоюз, мой муж сказал, что к двухтысячному году мы разучимся говорить по-португальски.

— Но пока что изменились лишь такси.

— И еще «Макдоналдсы» появились. Мои внуки теперь не желают есть тресковый паштет.

— «Макдоналдсы» пришли к нам из Америки.

— Один черт, — сказала она. — Мы едим то, что они, а они пожирают нас!

Подойдя к стойке, я попросил воды — кофеина во мне и без того было уже предостаточно: все вокруг виделось каким-то чересчур ярким и четким.

— Помните меня? — спросил я бармена. — А ту девушку, о которой я спрашивал, помните?

Он кивнул.

— В прошлый раз вы сказали, что она была здесь одна.

— Я и сейчас это повторю.

— А вслед за ней никто не зашел?

— Нет.

— И кафе было пусто?

— Не считая вот ее, — сказал бармен и указал на старушку. — Она тогда уже уходила.

— Как ее зовут?

— Дона Жасинта, — ответила старушка; видно, слух еще не изменил ей.

— Она слуховой аппарат включила, — шепнул бармен.

— Да, включила, — подхватила старушка. — А та девушка пришла сюда одна, и никто за ней сюда не входил, в последнюю пятницу то есть.

— На что вы намекаете, дона Жасинта?

— Я говорю про последнюю пятницу. А за неделю до этого все было иначе. Я сидела здесь, а в углу сидела та парочка, которая вечно ссорится из-за своей собаки. А вы, Марку, — вы были вот тут, верно?

127