Смерть в Лиссабоне - Страница 88

Фельзен подался вперед, чтобы получше разглядеть, что так сосредоточенно изучает Мануэл. Может, задницу Пики? Если так, то это естественно — он и сам часто заглядывался на эту часть ее тела. Пика сохранила фигуру. Детей у нее не было. Абрантеш предлагал отвезти ее в горы, в Бейру, к сеньоре душ Сантуш, но ответом ему было лишь скорбное молчание. Тогда он повез ее в Лондон и возил туда неоднократно, платя изрядные суммы врачам на Харли-стрит, но она только выкидывала. Вот почему ее родители, приходя в гости к Абрантешу, были с ним всегда подчеркнуто вежливы и, сидя за столом, скучали.

Фельзен опять взглянул на Мануэла, который в этот момент вытянулся, сделав стойку, словно увидел наконец то, что хотел: рука отца соскользнула с талии вниз и откровенно тискала ягодицу Патрисии, в то время как его другая рука, забравшись ей под платье, поигрывала ее подвязкой. «Вот старый кобель!» — подумал Фельзен. Пика, повернувшись, заметила под бугенвиллеей рубашку Мануэла. Она дернулась, оторвав руку мужа от своего зада. Другую руку Абрантеш отдернул сам быстрым, как у ящерицы, движением.

Народ все прибывал, а еда убывала. Абрантеш присоединился к Фельзену, войдя на веранду с двумя рюмками коньяка и привезенной им из Бейры агуарденте. Они сели на плетеные стулья, закурили, выпили.

— Вот тебе твои португальцы, — сказал Фельзен, глядя на покидающих праздник гостей. — Без жратвы они не знают, чем заняться.

Абрантеш не слушал его. Он курил и стряхивал пепел, не глядя, куда тот падает.

— Это был плохой год, — сказал он, входя в роль успешного, но от природы пессимистически настроенного бизнесмена.

— Мы ушли из Африки без существенных потерь, — возразил Фельзен.

— Нет-нет, я не о делах. Бизнес наш в порядке. Я о том, о чем ты говорил… о колониях. Не похоже, что беспорядки в Африке кончатся.

— Салазар последует примеру англичан. Те предоставили независимость Гане и Нигерии. На очереди Кения. Салазар поступит так же. Не пройдет и пары лет, как мы вернемся в Африку и будем иметь дело с правительствами независимых стран.

— Ну, — сказал Абрантеш, — если ты так думаешь, то ты не знаешь Салазара. Забыл, что было, когда австралийцы в войну высадились на Восточный Тимор. Салазар никогда не отдаст колонии. Это его империя. Это — часть Португалии, его новой Державы.

— Брось, Жоакин! Мужику семьдесят два года.

— Если ты считаешь, что у него не хватит сил их удержать, то ты ошибаешься. Колонии — это его пунктик. И все это знают. Ради чего, думаешь, он терпит все это безобразие дома?

— Это ты о попытках Мониша отправить его ко всем чертям в отставку? — усмехнулся Фельзен, делая жест, как будто швыряет что-то через плечо.

— Не забывай о генерале Машаду, который все еще в силе.

— Но он в Бразилии, за несколько тысяч километров отсюда.

— У этого человека мощная поддержка, — продолжал свое Абрантеш. — И он не остановится ни перед чем, чтобы добиться власти. Если он не перетянет на свою сторону высших военачальников, он даже вступит в переговоры с этими.

— С этими? — переспросил Фельзен.

— Эти люди лезут на первый план. Они захватили линейный крейсер «Санта-Мария». Они прибрали к рукам авиакомпанию ТАР. Они…

— Да кто эти «они»? «Эти люди», «те люди», о ком ты?

— О коммунистах, — ответил Абрантеш с преувеличенным, как показалось Фельзену, выражением страха на лице. — Вот кого надо бояться! Уж ты, казалось бы, должен это понимать! Гляди, что они сделали с Берлином.

— Ты имеешь в виду Берлинскую стену? Это ненадолго.

— Это стена, — возразил Абрантеш. — А стены возводят надолго. Поверь мне. И они набирают силу и у нас. Я это знаю.

— Откуда?

— У меня есть друзья… — сказал Абрантеш, — в МПЗГ.

— И это в МПЗГ так говорят о Салазаре?

— Тебе этого не понять, друг мой. Слишком долго ты находился за границей. А я уже столько лет безвылазно торчу здесь, в Лиссабоне. МПЗГ, — продолжал он, словно проповедник простирая руку, — это не просто полиция, это отдельное государство нашей Новой Державы. Они проникают всюду. Они чуют, откуда исходит опасность. Они следят за ходом войны в Африке. Наблюдают беспорядки дома. Они вынюхивают любую крамолу. Вынюхивают коммунистическую заразу, все то, что угрожает стабильности нашего… Ты хоть знаешь, что коммунисты делают с банками?

Фельзен молчал. Он знал Абрантеша и его звериный нюх, знал его как дальновидного партнера, безжалостно проводящего в жизнь драконовское антирабочее законодательство; как дрожащего над каждым эскудо дельца, но никогда, ни разу на его памяти тот не проявлял себя как политик.

— Они их национализируют, — объявил Абрантеш.

Фельзен лишь потер седоватую щетину. Абрантеша возмущало его видимое безразличие.

— А это означает, что мы лишимся всего, — докончил прогноз Абрантеш.

— Мне известно, что такое национализация, — сказал Фельзен, — и я знаю, что такое коммунизм, и боюсь его. Меня не надо убеждать. Но что ты предлагаешь? Распродать все и убраться из этой страны? Что до меня, то в Бразилию я не поеду.

— Мануэл поступит в МПЗГ, — сказал Абрантеш, и Фельзен едва удержался, чтобы не расхохотаться: так вот, оказывается, какое решение он предлагает!

— А как же университетское образование? — чисто механически спросил он.

— С его данными не потянет. — Абрантеш постучал по виску концом сигары. — Я гляжу на Педру и гляжу на Мануэла — трудно поверить, что это дети одних и тех же родителей… Но я думаю, что МПЗГ — это то, что надо. Я уже познакомил его там кое с кем. Он им понравился. Будущее мальчика теперь определено. К тому же коммунистов он тоже терпеть не может. Им не придется его настраивать против них. Вот увидишь, нам это будет на руку. Если на наших предприятиях появятся коммунисты, он их выловит и отправит в тюрьму Кашиаш. А уж там знают, что с ними надо делать.