Смерть в Лиссабоне - Страница 81

Она поставила бокал. Официант убрал глубокие тарелки.

— Мне он не нравился, — сказала она. — У него был извращенный вкус.

— Во время войны он дал мне работу в Португалии. Знал, что я владею португальским.

— Это в его духе, — отозвалась она. — Стараться все знать.

Перед ней было поставлено тюрбо в белом соусе, перед Фельзеном — жареная меч-рыба. Фельзен вдруг понял, что у него проснулся аппетит, желание пить, вообще наслаждаться жизнью. Сузана принялась за тюрбо, Фельзен отщипнул рогалик; они стали вспоминать прежнее, все моменты, как горькие, так и счастливые. Он чувствовал, что связывает их многое.

— Ты хорошо выглядишь, Сузана, — сказал он.

— Даже после рождения двух детей, — сказала она, следя за тем, как воспримет он это известие.

— Мать семейства, — сказал он.

— Но не жена, — сказала она. — Ну а ты? Женат?

Он положил нож и вилку и показал ей руки.

— Я так и знала, — сказала она.

— Почему же?

— Серый костюм и желтый галстук, по-моему, как-то не вяжутся с понятием «папа», — сказала она.

Он улыбнулся. Она расхохоталась. Зал вдруг озарил солнечный свет, яркий, как театральные юпитеры, включенные на полную мощность. Они заказали еще вина и поговорили о двух детях, оставшихся с ее матерью в Сан-Паулу. Об отце детей она не распространялась.

Кофе они пили в другом крыле отеля. Фельзен курил сигару, тонкую и темную, из тех, какие любила Сузана. Не сговариваясь, они поднялись к ней в номер. Она отперла дверь. Они поцеловались. Ее рука, твердая, опытная, властная, коснулась его паха.

Фельзен разделся раньше, чем она успела шагнуть из спущенного белья. Ее бедра в поясе с резинками терлись о его бедра. Соитие их оказалось почти таким же неистово-страстным, как шестнадцать лет назад. Единственным отличием стал момент, когда Фельзен, содрогнувшись, вдруг прекратил движение, а она притянула его голову к своим бедрам. Он испытал замешательство. Такого он еще никогда не делал. Но она не отпускала его, удерживая там, пока он не почувствовал, как все тело ее содрогнулось.

У Сузаны оставалась еще неделя до отъезда. Она собиралась съездить в Берлин, но не смогла получить визу, что позволило ей подольше остаться в Лиссабоне. Почти все это время они провели вместе.

Фельзен переехал к ней в ее номер в отеле «Паласиу». Наведывались они и в его дом на мысу, на самой оконечности Европейского континента, дом, окруженный лишь вереском, можжевельником, скалами и утесами, с одним-единственным маяком в Кабу-да-Рока — между домом и океаном. Они бродили по пустым комнатам, все еще пахнущим свежей краской и влажной непросохшей штукатуркой. Купив два кресла, они поставили их в лоджии и пили там коньяк, любуясь штормами, хаосом рваных облаков и кроваво-красными закатами. Они говорили и говорили. Дом они назвали Каза ау-Фин-ду-Мунду — Дом на краю света. Вдвоем они меблировали его, купив вещи на аукционе, когда распродавался старый паласиу на Серра-да-Синтра. Сузана азартно выторговывала два розовых дивана, которые они на следующий день и обновили; лежа на этих диванах под жесткими одеялами, они поведали друг другу о своих планах, внезапно превратившихся в один совместный.

Фельзен купил билет на тот же рейс в Сан-Паулу и потратил день, обсуждая с Абрантешем проект открытия в Сан-Паулу филиала банка, расписывая, как Сузана сведет его со своими друзьями и они закрутят там дело. Еще через день они уже обедали втроем, и Абрантеш, сидя за столом напротив них, восхищенно глядел на Сузану и чуть ли не ревновал ее к Фельзену.

В день отлета Фельзен проснулся от потрясающей эрекции и радужных мыслей о будущем. Он прижался к Сузане, но ее тело было как каменное. Она повернулась к нему. Он улыбался ей, радуясь своему возбуждению. Она легонько щелкнула его по кончику пениса, и тот поник, съежившись.

— Я плохо спала ночью, — сказала она. — Мы можем опоздать.

Багажа у них было столько, что у мальчика-лифтера фуражка чуть с головы не сползла. Фельзен пошел вниз расплатиться, и счет оказался огромным — на нескольких страницах. Он рассеянно выписал чек, думая о своем. Багаж они отправили одним такси, сами же поехали в другом. День был солнечным, ясным и ветреным, темно-синее море у Маржинал пенилось барашками волн. В машине они молчали. Сузана глядела в окно. Фельзен барабанил пальцами по чехлу сиденья, все еще переживая утреннюю обиду.

В аэропорту он взял носильщика. Сузана нервно постукивала каблуками по тротуару. Они встали в очередь на регистрацию. Сузана дала Фельзену свой паспорт и отправилась искать дамскую комнату. Фельзен, пролистав ее паспорт, нашел фотографию, сделанную несколько лет назад. На фотографии волосы у нее были длиннее, а невыщипанные брови — гуще. Все еще вертя в руках паспорт, он заметил, что из него выпала бумажка. Он поднял ее. Это оказался корешок обратного авиабилета из Мюнхена во Франкфурт от 28 марта 1955 года, то есть трехнедельной давности. На обратной стороне корешка был записан номер телефона, не лиссабонский.

Он вновь принялся разглядывать паспорт и обнаружил там немецкую визу с датой прибытия во Франкфурт — 24 марта. Рядом стоял штамп отбытия из Лиссабона, а ниже — штамп возвращения — 13 апреля. На другой странице была дата вылета из Сан-Паулу и прибытия в Лиссабон: 20 марта.

Других штампов не было, как не было и французской визы. Он еще раз взглянул на номер телефона; мысли его неслись, обгоняя друг друга. Он извлек из кармана счет, выписанный в отеле, и только тут обратил внимание на гигантскую сумму за телефонные переговоры. Разговоров было семь и все по номеру, записанному на корешке.