Смерть в Лиссабоне - Страница 75

Выпивать они закончили только к полуночи. Пили, пока Фишер, Ханке и Вольф не удалились, пошатываясь, в сопровождении бдительного Шмидта. Абрантеш, которому наскучила болтовня по-немецки, ушел еще раньше. Лерер и Фельзен вышли на террасу, прихватив фонарь и бутылку коньяку. Они закурили сигары, пуская облака дыма, не сразу рассеивающиеся в безветренной ночи, напоенной слабым и нежным ароматом апельсиновых деревьев, которые еще цвели за каменной оградой сада.

— Получилось, — сказал Лерер, не сводя глаз со столбика пепла на конце сигары. — Получилось самым лучшим образом. Спасибо, Фельзен.

— Уж кому-кому, а тебе-то, — сказал Фельзен, заражаясь его оптимизмом, — не стоит меня благодарить.

— Благодарить всегда стоит, — сказал Лерер, покачиваясь в кресле. — Вот ты никогда не забывал показывать мне, как ценишь мое расположение, с самой ранней поры, еще во времена Нойкёльнского завода железнодорожных сцепок. Когда я только-только познакомился с тобой. В частности, поэтому я и остановил свой выбор на тебе.

— Ну а этот Шмидт? Почему ты на нем остановил выбор?

— А, ну потому, что он гестаповец и одновременно очень набожный католик. Его духовник играл ключевую роль в нашем плане. Ведь сюда-то мы прибыли из Ватикана.

— Его нервозность может привлечь к вам внимание. Ему надо научиться расслабляться.

— Да-да, знаю. Но иметь кого-то, кто бдительно охраняет тебя, очень полезно. А что касается нервозности, такой уж у него характер. Все гестаповцы подозрительны.

Лерер отхлебнул из рюмки, покатал коньяк по рту, проглотил. Его руки, державшие сигару и рюмку, свободно болтались в воздухе — он отдыхал, сбросив груз напряжения. Дыша полной грудью, он слушал неумолчный стрекот кузнечиков в теплом ночном воздухе и кваканье лягушек, похожее на болтовню пьяной компании, где каждый плетет свое, не обращая внимания на собеседника.

— Как долго ты намерен оставаться в Бразилии? — спросил Фельзен.

— Год-другой, — сказал Лерер и потом, задумчиво пожевав сигару, добавил: — А может, и больше.

— Через год все это утихнет, — сказал Фельзен. — Людям не терпится вернуться к прежнему нормальному существованию.

В мигающем свете фонаря голова Лерера медленно повернулась. Глаза его казались темными и тусклыми, словно жизнь навсегда покинула их.

— Прежнего нормального существования после войны не будет, — сказал он.

— То же самое говорили и после первой войны.

— Помнишь, что я сказал тебе насчет происхождения того золота? — проговорил Лерер устало и тихо. — Могу назвать и другие страшные места — Треблинка, Собибор, Бельзек, Кульмхоф, Хельмно.

И все так же тихо Лерер преподал Фельзену последний урок. Он рассказал ему о железнодорожных вагонах — пассажирских и телячьих, о душевых, в которые накачивали «циклон Б», о печах крематория. Он называл ему цифры — количество людей с номерами, вытатуированными на предплечьях, и сколько их помещалось в такие душевые, и сколько сжигалось в печах крематориев за день. Он называл имена, и имена эти застревали в памяти.

— Я для того это говорю тебе, — сказал Лерер, — чтобы ты понял: забыть это все можно будет лишь лет через пять, никак не меньше. А пока любое упоминание об СС будет вызывать подозрение. Если ты собираешься здесь остаться… а, собственно, почему бы и нет, то тебе придется помалкивать обо всем этом.

Что Фельзен, в сущности, делал и сейчас. Он лишь курил свою сигару и тянул свой коньяк. Лерер поднялся, встряхнулся, как бы стряхивая с плеч груз прошлого, и, уперев руки в поясницу, потянулся, запрокинув голову и глядя в ясное ночное небо.

— Поздно, — сказал он. — И выпил я изрядно, так что надо мне лечь.

— Возьми фонарь, Освальд, — сказал Фельзен. — Без него тебе трудно будет отыскать твою комнату.

— Я чудесно высыпался здесь, — сказал Лерер. — Здесь так тихо и мирно.

— Спокойной ночи.

— Ты тоже ложись.

— Через некоторое время. Я не хочу еще спать.

Лерер заковылял в дом. Пятки по-прежнему беспокоили его. Фельзен услышал, как тихо щелкнул замок, когда он открыл и потом закрыл дверь своей комнаты. Фельзен сидел еще с час; глаза его привыкли к темноте и стали различать листья фиговых деревьев, очертания каменной ограды и поля за ней. За стрекотом насекомых слышалось поскрипывание потолочных балок наверху под остывающей крышей и ритмичное всхрапывание, доносившееся из открытого окна.

Держась под кронами фиговых деревьев, он прополз к низкой ограде. Вынув кусок каменной кладки, достал матерчатый сверток, внутри которого был кривой нож и другой нож с коротким тяжелым клинком — таким обычно рубят хребты коровьих туш. Было половина третьего ночи.

Вернувшись в дом, он открыл дверь во вторую комнату с западной стороны. Абрантеш ждал у открытого окна. Фельзен отдал ему короткий нож, а сам направился к первой спальне на другой стороне. Комнату сотрясал громкий храп Фишера. Он лежал на спине, закинув голову и выставив кадык. Фельзен решительно вонзил нож ему в шею и почувствовал, как кончик лезвия уперся в позвонок. Фишер выкатил глаза и открыл рот, ловя воздух. Откинув одеяло, Фельзен сунул нож по самую рукоять ему под ребро. И попятился вон из комнаты. Абрантеш, уже успевший одним ударом погрузить спящего Ханке в сон вечный, ждал его. Он махнул рукой в сторону комнаты Шмидта в глубине дома.

Толкнув дверь комнаты Вольфа, Фельзен понял, что дело осложняется — дверь открывалась лишь немного — на узкую щель. Он надавил плечом, со скрипом отодвинув кровать, и протиснулся в комнату сквозь узкое отверстие в один фут. Вольф не спал, рука его сжимала маузер. Фельзен кинулся на него и двинул ему кулаком в шею. Вольф ударился головой о стену, что не помешало ему выстрелить, отчего, казалось, раскололась крыша. Фельзен ухватил его руку, сжимавшую маузер, и вонзил нож ему в грудь. Но нож лишь пробил легкое. Фельзен ударил снова, но удар пришелся в кость. Нож со стуком упал на пол. Фельзен вырвал маузер из слабеющих пальцев Вольфа, но тот обхватил Фельзена руками и не отпускал. Раненый харкал кровью, уткнувшись в шею Фельзена, заливая ему грудь теплой темной жижей. Фельзен упер ему в живот ствол револьвера и дважды выстрелил. С каждым выстрелом тело Вольфа дергалось, но хватка его не ослабевала. Обхватив друг друга, они вместе упали на кровать, как обессилевшие любовники. Наконец, высвободившись и отпихнув от себя Вольфа, Фельзен устремился в прихожую и дальше, к комнате Лерера.