Смерть в Лиссабоне - Страница 59

Чутье говорило мне: наблюдай за адвокатом. И пока это все. Что касается Валентина — тут все непонятно. Трудно допустить, что он позволил себе такое. Это, пожалуй, слишком для него. Поэтому, возможно, тут действовал и кто-то еще. Другой подонок, который, сотворив это, устыдился или испугался и убил ее. Впрочем, для нее это все было делом привычным. Жорже сказал, что она наведывалась в пансион регулярно, зарабатывая этим на карманные расходы. Любовник матери утверждал, что и с него она брала деньги. А Тереза Карвалью заявила, что Катарина переспала со всем университетом, включая ее преподавателя. Правда, Бруну сказал, что Тереза — источник ненадежный. Никто из них не знал Катарину. Только Валентин сумел узнать ее получше, но ему нужно от нее было одно.

— Boa tarde, вы не видели эту девушку вчера часа в два — два пятнадцать? Да? Видели?

Я находился в кафе на Авенида-Дуке-ди-Авила, через несколько домов от школы Катарины — лицея Д. Диниша.

— Она зашла сюда часа в два, — сказал бармен. — Я и раньше ее здесь видел — закажет кофе, выпьет, потом уходит.

— Почему вы ее запомнили?

— Я заступил в два, а через несколько минут появилась она. Кроме нее, в кафе тогда никого не было.

— С ней кто-нибудь был?

— Нет. Она постояла у стойки, ну, как я и говорил. Голубоглазая блондинка, в белом топе, юбка мини, ножки стройные, туфли такие тупоносые, со стразами на каблуках.

— Вы хорошо ее рассмотрели.

— А что, это запрещено?

— Почему вы обратили на нее внимание?

Опершись на стойку, он забарабанил по ней пальцами, взвешивая, что сказать. Я не сводил с него глаз, и он принял серьезный вид.

— Вы что, шутите?

— Ничуть.

— Потому что, — сказал он, щелкнув пальцами, — я был бы не прочь с ней позабавиться. Попка у нее была что надо. Ясно? А кто вы такой, собственно?

— Я из полиции, — сказал я. — У вас телефон имеется?

— Вон, в углу, в конце зала.

Я позвонил Карлушу, выяснил, что разрешения на обыск он еще не получил, и велел, когда он его получит, дожидаться меня в участке. Разговор с учительницей Катарины, я полагал, продлится не больше часа, после чего мы с ним вместе осмотрим комнату Валентина. Повесив трубку, я кинул несколько монет на стойку бара и вышел.

Учительница жила в верхнем этаже аккуратного, недавно отремонтированного четырехэтажного дома на Руа-Актор-Таборда недалеко от полиции. Было немногим больше семи и еще светло. Можно было пройти и пешком, но мешала жара.

Первое, что бросилось мне в глаза, — это то, что она оказалась не похожа на тех учительниц, которых я когда-либо знал или встречал. В ушах у нее были серьги, по форме напоминавшие выгнутые кофейные ложечки, на губах помада — даже для беседы с полицейским и то напомадилась. Ее зеленые проницательные глаза неотступно следили за собеседником, зубы были очень белыми и крепкими. На ней было легкое короткое синее платье без пояса с короткими рукавами, закатанными до самых плеч. Тело у нее было очень белое, блестевшее от пота. Она была с меня ростом, с длинными стройными ногами и длинными гибкими руками. Звали ее Анна Луиза Мадругада.

— Но зовут меня просто Луиза, — сказала она. — Чаю со льдом? Домашний!

Я кивнул.

— Садитесь, пожалуйста.

Пройдя в маленькую кухоньку, она открыла холодильник. Я остался в комнате, темной из-за закрытых ставен, через которые не проникали с улицы ни свет, ни жара. До моего прихода она работала. На столе была зажженная лампа, кипы книг и бумаг с какими-то текстами. В углу мерцал экран компьютера, на котором тоже был текст. Она уселась в кресло напротив и передала мне чай со льдом, протянув длинную красивую руку — не мускулистую, но крепкую. Изящным жестом поставила свой стакан на приставной столик, где стояла пепельница с двумя окурками. В кресле она полусидела-полулежала, коленями почти касаясь моих.

Ноги ее в этой свободной позе были так близко от меня, что я невольно смотрел на них. Я заговорил о ее работе. Она сказала, что работает над докторской диссертацией, и назвала тему, тут же улетучившуюся у меня из головы. Я поймал себя на том, что меня больше занимает ее платье, которое вздергивалось на бедрах при малейшем ее движении; я боялся, что вот-вот увижу что-то, не предназначенное моему взгляду, но в то же время хотел это увидеть. Но через несколько секунд я понял, что на ней легинсы, в которых она может позволить себе некоторую вольность движений. Я успокоился и расслабился, вновь переключив внимание на ее лоснящиеся от пота белые плечи и гнутые ложечки серег. Я пожалел, что не взял с собой Карлуша. Он задавал бы вопросы и выслушивал ответы, а я смог бы полностью сосредоточиться на наблюдении.

Меня интересовал ее возраст, и я попытался рассмотреть ее руки, но это оказалось невозможно: они пребывали в постоянном движении. Ей могло быть от двадцати пяти до тридцати пяти. Она толкнула меня ногой и положила руку мне на колено, извиняясь. Я почувствовал волнение, кровь заиграла во мне. Как это случилось? И что сказать? Какими словами?

— Инспектор?

— Да, — отозвался я, увидев, что она, склонив голову набок, ожидает от меня ответа. — У меня был трудный день, сеньора доктор.

— Луиза, — поправила она меня. — Я слишком много болтаю. Когда работаешь весь день напропалую, то к вечеру бывает просто необходимо выговориться. Ваш приход для меня дар божий. Обычно я в таких случаях отправляюсь в кафе и стараюсь разговорить бармена, но они все такие угрюмые, нелюдимые, занятые. Но, так или иначе, я выплескиваю на них всякую ерунду, всю чушь, что накопилась за день. И сейчас я делаю то же самое: слишком много болтаю. И на этот раз жертвой стали вы.